Милашин входит.
Мерич и Милашин.
Милашин. И вы здесь!
Мерич. Да, приходил проститься с Мери. Я ее любил, Иван Иваныч. Я от вас не скрою: для меня очень чувствительно потерять такую женщину. Ах, как она меня любила! И вы посмотрите на нее теперь: сколько у ней воли, как она твердо переносит свои страдания! Только я знаю, как она страдает. Я не говорю про себя — я мужчина. Вы здесь на вечере?
Милашин. Да.
Мерич. Сделайте милость, если заметите, что она будет очень грустить, утешайте ее, вы меня этим много обяжете. И, пожалуйста, старайтесь сделать так, чтобы ничто ей не напоминало меня. Я на вас надеюсь, Иван Иваныч. Прощайте… (Уходит.)
Милашин (один). Однако это ужасно! В целый вечер она не сказала со мной ни одного слова, а приходила сюда прощаться с Меричем. Я хожу, тоскую три часа сряду, и хоть бы один взгляд! Это ужасно досадно. Или лицо у меня не так выразительно, что ли? Мне хотелось бы, чтобы лицо мое выражало теперь самую глубокую скорбь. (Смотрит в зеркало.) Фу, какое глупое выражение… смешное даже! Нет, пусть же она заметит злую иронию в моих глазах. (Смотрит в зеркало.) А если она не захочет заметить… Ах, да из чего же я хлопочу?.. Уйти? Она, пожалуй, не заметит моего отсутствия. А, чорт возьми!.. Нет, останусь. Буду хладнокровным зрителем, буду смотреть холодно. Из чего я в самом деле горячусь! А как она нынче хороша-то! Как держит себя! Нет, чорт возьми, это ужасно досадно. И какие скоты всё кругом нее! У меня, кажется, нынче разольется желчь. И этот жених, этот жених! И она еще к нему ласкается! Нет, она заметит, какими я глазами буду глядеть на него.
Уходит. Разные лица проходят по сцене к двери направо. Беневоленский и Добротворский входят под руку.
Беневоленский и Добротворский.
Беневоленский. Благодарен тебе, Платон Маркыч, весьма благодарен. Ты меня много, много обязал. Марья Андревна и умна и образованна. Именно такую жену мне и нужно.
Добротворский. Хе, хе, хе, любезнейший! Что уж теперь толковать. Поддели молодца! Какова ни есть, уж теперь нечего назад пятиться!.. Шучу, шучу…
Беневоленский. Да-с, я тебе скажу, с этакой женой не стыдно показаться в общество. (Останавливается перед зеркалом и гладит подбородок). Что ж, нас будет пара, как ты думаешь?
Добротворский. Ах вы, проказник! (Хохочет.) Ишь ты, какие штучки выдумывает!
Беневоленский. Чему же ты смеешься?
Добротворский. Будет вам проказничать-то, уморили со смеху! Поцелуемтесь. (Целуются.)
Беневоленский (в сторону). Чему он смеется? (Добротворскому.) Послушай, Платон Маркыч, у меня есть к тебе серьезное дело.
Добротворский. Что прикажете?
Беневоленский (берет его под руку). Все мы были молоды.
Добротворский кивает головой в знак согласия.
Молодость, как ты знаешь, имеет свои слабости. Ты сам это очень хорошо знаешь, иначе я бы тебе и не стал говорить.
Добротворский. Все мы грешны, и все мы смертны…
Беневоленский. Это правда, да не об том речь! Ты выслушай. Ошибки также весьма свойственны молодости. Я любил одну девушку…
Добротворский. Гм! Скажите! Хорошенькая была девушка?
Беневоленский. Очень недурна. Ну, конечно, из низкого сословия, но очень недурна. Только характер у нее совсем не соответствовал наружности: ревнива…
Добротворский. Вам это кажется удивительно. Эх, молодость! Поживите-ка с наше, так не то увидите. Вот я вам сейчас какую историю расскажу, вот послушайте, не вашей чета, а то что вы мне рассказываете! Это еще до француза было…
Беневоленский. Ах, какой ты бестолковый, Платон Маркыч! Я боюсь, что она сюда придет.
Добротворский. Кто?
Беневоленский. Эта девушка-то.
Добротворский. Зачем? Нет, зачем она пойдет, что вы говорите!
Беневоленский. Пойми ты меня, Платон Маркыч: я тебе говорю, что она ревнива, так я боюсь, чтобы она тут шуму какого не наделала.
Добротворский. Вот что! а!.. Теперь я вас понял.
Беневоленский. Так уж ты распорядись, братец, так, чтобы не пускали никого посторонних.
Добротворский. Что ж вы, отец мой, у меня с Марьей-то Андревной делаете! Вы этак у меня ее уморите, сердечную… А уж вы, батюшка, эти глупости-то оставьте.
Беневоленский. Что ты, что ты! Я давно оставил. Только все-таки осторожность не мешает. Понимаешь ты меня?
Добротворский. Хорошо-с, теперь понимаю. (Уходит.)
Беневоленский (один). В жизни главное дело — ум и предусмотрительность. Что такое я был, и что я теперь? Вот она история-то! Бывало, всякому встречному кланяешься, чтоб тебя не прибил как-нибудь, а теперь нас и рукой не достанешь. И капитал есть, и жену красавицу нашел. Чорт возьми! (Пожимает руки, потом дерет себя за хохол.) Ах ты, Максимка Беневоленский! А думал ли ты об этом счастии, сидя в школе в затрапезном халате? Ничего, братец! Вот (стучит себя пальцем по лбу), вот чем пробьем себе дорогу. Нужда ум родит, а ум родит деньгу, а с умом да с деньгами все можно сделать! (Задумывается.) Не поучиться ли мне танцевать? Поучусь. Или не надо? Нет, что! Деловому человеку неловко. А иногда так тебе и хочется плясать.
Немного подпрыгивает; проходят разные лица из залы; он становится в приличную позу и закладывает руку за жилет. Из двери налево выходят первая и вторая женщины — Паша и Дуня.
Дуня. Ах, Максим Дорофеич, здравствуйте. Наше вам почтение!